Д. Е. Луконин. «Мессия грядущего дня»: «Сказание о граде Китеже» и споры о русском вкладе в духовное будущее Европы (продолжение)
Однако, учитывая, что непосредственным источником «Сказания» послужили сборники русских духовных стихов (в особенности, сборник П. А. Бессонова «Калеки перехожие»), более обоснованным выглядит предположение, что В. И. Бельский и Н. А. Римский-Корсаков желали отослать слушателя не к сектантским практикам, а к изображению «народной веры», той самой «народной веры», в которой русские религиозные философы видели «душу национальности» на равных правах с самим национальным языком381. Предположение это подтверждается, в частности, тем особым вниманием к образу «матери-земли», который нашел свое неоднократное воплощение в действии «Сказания» и который являлся, по мнению интеллигенции, одним из центральных в «народной вере».
В своей «пустынножительской» молитве Феврония упоминает землю-мать наравне и сразу во след за Богом-отцом: «Тебе слава вовек, небо светлое, Богу-Господу чуден, высок престол! Та же слава тебе, земля-матушка, ты для Бога подножие крепкое!» (36–37) Хор народа в 1 картине III действия, подобно древнегреческой трагедии эмоционально оттеняющий рассказ Федора Поярка и речь князя Юрия, последовательно обращается вначале к матери-земле («Ой, земля сырая, наша мати, чем тебя мы прогневили, дети, что наслала нам невзгоду злую?» (145–146)), а затем к матери-Богородице («Чудная небесная царица, наша Ты Заступница святая! Милостью великой не остави» (159–160)). Наконец, кульминацией темы матери-земли является покаянная молитва, которую вслед за «учащей» его Февронией повторяет Гришка Кутерьма: «Ты земля, наша мати милосердная! Всех поишь ты нас, кормишь злых и праведных. Ты прости согрешенья Грише бедному!» (243) И это еще далеко не полный перечень фрагментов «Сказания», в которых фигурирует образ «земли-матери».
На обычай просить у земли прощения указывал, разбирая народные черты православия, П. А. Флоренский382, но обращение Февронии и Гришки именно к земле с покаянием за грехи кажется даже в данном контексте гипертрофированной чертой. Однако Г. П. Федотов находил подобную практику все в тех же духовных стихах калек перехожих: «Солнце, месяц, звезды и зори — ближе к Богу: они происходят от Божия лица. Но не к ним обращено религиозное сердце народа. Греческое православие знало персонификацию мира: царя-космоса, который изображается в короне под апостолами на иконе Пятидесятницы. Этому мужескому и царственному греческому образу соответствует русский — женский. Из всего космоса личное воплощение получает только мать-земля. …К ней, как к матери, идет человек в тоске, чтобы на ее груди найти утешение. …К матери-земле идут каяться во грехах: «Уж как каялся молодец сырой земле: Ты покай, покай, матушка сыра земля» 383. Тот же автор обращал внимание на неразрывную связь в русском духовном стихе между древним образом «земли-матери» и рассмотренным выше христианским образом «пустыни»: «…Христианизируясь, подчиняясь закону аскезы, мать-земля превращается в пустыню — девственную мать, спасаться в которую идет младой царевич Иосаф. Похвала пустыне является одной из очень древних тем монашеской литературы Востока и Запада. Но ее развитие в русском стихе подчеркивает особые интимные черты в отношении русского народа к красоте земли» 384. С землей же связаны и представления о провалившейся церкви (люди под землей и голоса из-под земли) – символика появления открытого пути из земного мира в иной385.
Прочие «подозрительные черты» облика Февронии также находят свое объяснение при обращении к тексту духовных стихов калек перехожих. Для этого нам необходимо обратить внимание на изображение еще одного излюбленного персонажа «народной религии» – пресвятой Богородицы. Достаточно сопоставить детали того эпизода, в котором происходят «измененные состояния сознания» Февронии и сошествие к ней Небесного Жениха, с материалом источников, чтобы понять, к какому именно подтексту приводят нас намерения В. И. Бельского и Н. А. Римского-Корсакова.
|
« в начало | продолжение »