Д. Е. Луконин. «Мессия грядущего дня»: «Сказание о граде Китеже» и споры о русском вкладе в духовное будущее Европы (продолжение)

Но в чем вряд ли можно сомневаться, так это в том, что центральным «полемическим» образом «Сказания» и образом, вызывающим в сознании образованного русского человека наибольшие «аллюзии» с последним произведением Р. Вагнера, была сама Феврония – «русский Парсифаль». Вот некоторые параллельные черты развития образов Февронии и Парсифаля, частично совпадающие с традиционными событиями «мифологического пути героя» 332 вообще:

зов к странствиям Феврония–Всеволоду: «просится душа к тебе и к людям» Парсифаль встречает двух рыцарей на лошадях и уходит вслед за ними
преодоление первого порога Феврония появляется в Малом Китеже Парсифаль первый раз случайно попадает в область Грааля
изгнание Феврония, которая должна стать княгиней, не принята женами боярскими. (Мотив изгнания Февронии из «Повести о Петре и Февронии» заменен в опере мотивом ложного предательства Февронии) Парсифаль, который должен стать королем Грааля, не принят братством и изгнан.
путь испытаний предательство Гришки и прощение Февронии

богохульства Гришки и попытки Февронии привести его к раскаянию		 встреча Парсифаля с девами-цветами

встреча Парсифаля с Кундри
апофеоз процветение «крин райских» чудо «Святой Пятницы»
пересечение порога Феврония попадает в невидимый Китеж Парсифаль вновь попадает в область святого Грааля
герой становится властелином Феврония венчается с Небесным Женихом Парсифаль становится королем Грааля и проводит ритуальное действие, «спасающее Спасителя»

Как показала М. Рахманова, Феврония, по замыслу Римского-Корсакова, бурно одобренному его окружением, должна была в противоположность немецкому персонажу быть «Парсифалем умным» 333, т. е. сочетать черты наивности, незамутненности с «природной» благодатью, разлитой в укрытых «пустынех». Надо сказать, что этот замысел не вполне удался. Если в «повести о Петре и Февронии» образ главной героини впитал в себя сказочные черты «мудрой девы», речи которой туманны, загадки хитры, а простой человек «дивляшеся, зря и слыша вещ подобну чюдеси», «не разуме глагол ея» 334, то в фольклорной традиции Феврония – «дурочка», «страшная девка», «девка-вековуха», вещий ум которой обнаруживается только после того, как сбываются ее предсказания, до этого же речи ее кажутся нелепицей335. Образ главной героини Римского-Корсакова и Бельского стоит если не ближе к фольклорному, то, по крайней мере, посередине между фольклорным и литературным.

По иному обстоит дело с другой полемической деталью. Весьма вероятно, что авторам «Сказания», как предполагал В. Г. Вальтер, могла казаться неубедительной необходимость (в либретто Р. Вагнера) сострадания Парсифаля к Амфортасу, не совершившему, с евангельской точки зрения, никакого непростительного греха336. И именно в силу этого так многочисленны, тяжки и вопиющи грехи Гришки Кутерьмы, персонажа, к которому должна была проявить сострадание Феврония, поэтому в общей структуре «Сказания» огромное место (производящее иногда впечатление сознательного удвоения) отведено сценам Гришки и Февронии.

Вот как описывал это полемическое противостояние В. Г. Вальтер: «В «Парсифале» прелюбодеяние Амфортаса является грехом, который не искупить ни молитвами, ни самым жгучим раскаянием, и только вмешательство Парсифаля прекращает страдания несчастного царя. …В «Китеже», наоборот, гнусность поведения Гришки встречает такое всепрощение, которое тоже два ли вытекает из евангельского учения и, во всяком случае, встречает протест нашего морального сознания. …Вот уж истинно предел святости. …С превосходным художественным расчетом противопоставили Бельский и Корсаков отталкивающему образу Гришки чарующий образ Февронии. Мне жаль только, что Бельский вложил ей в уста эти противоречащие Евангелию слова о грехе, который «не простится, так забудется». Без этих слов Феврония была бы близка к идеалу совершенного человека, начертанному в Евангелии» 337.

« в начало | продолжение »